Знакомые (продолжение 4)
- Подробности
- Опубликовано 13.04.2015 19:09
- Автор: Konstanty Zdański
10. Степанов Димитрий Сергеевич.
В те, очень далёкие годы, просто Димка.
Впервые мы с ним встретились в нашем раннем детстве. Было это в детском саду при Гимназии ХСМЛ, на Садовой улице. Он тогда был «Димочка», а я – «Котик». Теперь это так смешно звучит!
Детский Сад помещался на последнем этаже здания гимназии, и туда вела не очень широкая, так называемая «чёрная» лестница. По главной, или парадной лестнице, можно было подняться до огромного спортивного зала, в котором была и театральная сцена, на которой ставились спектакли. В спектаклях играли и преподаватели, и ученики гимназии. В этом зале происходили захватывающие баскетбольные поединки и волейбольные соревнования. Там проводились и боксёрские бои. В рождественские дни на его паркете стояла огромная, сияющая огнями и блестящая серебряным дождём и разноцветными шариками ёлка! Там организовывались балы, играл духовой оркестр, и по навощённому паркету танцующие пары кружились в вальсе, или неслись в весёлой мазурке! На ёлку приглашали и нас, малышей. Боже мой! Какое это было событие!
Потом родители забрали меня из этого сада, так как это было для нас дорого, и дальше я рос сам, без детского сада. Вновь мы встретились с Димой, когда были уже взрослыми, в Харбинском Политехническом Институте на Вечернем отделении Восточно-Экономического факультета. Узнали друг друга, поздоровались, и оказалось, что есть у нас некоторые «общие черты», точнее, одна черта. И он, и я очень любили весёлую компанию, разговоры на философские темы, обильные возлияния древнему богу Бахусу и хорошую закусь! Забавно, что были мы совершенно разными, буквально во всём, а оказалось, что можем дружить. Да и по «положению» мы тоже были с ним на разных полюсах. Он вырос в очень состоятельной семье, не было ни в чём отказа, жизнь шла «как по маслу»! Его мама, Евдокия Семёновна, урождённая Демидова, из семьи тех «миллионщиков, что на Урале руду промышляли, заводы плавильные ставили и Государю Петру Алексеевичу металл на пушки поставляли». Димкин дед и там, в Маньчжурии, был очень и очень состоятельным человеком, занимался коммерцией в крупном масштабе, имел солидную недвижимость. Однажды, мне довелось его встретить: не очень высок, очень широк в плечах, седая голова и бородка, шаг тяжёлый, но быстрый, голос густой, а ладонь при пожатии, как клещи! Я таким себе представлял и того «первого уральского заводчика». Правда, к тому времени, моя финансовая ситуация была вполне удовлетворительна, так как за весьма активную и часто сверхурочную работу дирекция Института вознаграждала нас очень щедро! Так что я мог позволить себе бывать в ресторанах и приглашать ребят в харчёвки. Иными словами, я уже не был «убогим родственничком» и мог «на равных» участвовать в расходах.
1949 г., Дима студент ХПИ
Димины родители имели в Нижнем Затоне дачу. Это был маленький трёхкомнатный деревянный домик летнего типа, с большой застеклённой верандой, смотрящий прямо на Сунгари, которая «катила свои воды» метрах в десяти от лесенки на укреплённом «борту» дачного садика. При высокой воде лодка причаливала прямо к этой лесенке. Его родители практически не пользовались дачей, и мы с Димкой, кажется два лета подряд, использовали её, как место нашего летнего пребывания и организации сабантуев.
Когда я сейчас вспоминаю те времена, то охватывает меня чувство удивления! Почему? Дело в том, что я никогда не был «богатырём», и вид у меня был совсем не богатырский. Я был худой, без выпуклых мускулов и жилистый. Я много работал физически, долго занимался греблей. Может быть, это каким-то образом закалило меня? Рано утром, когда все участники сабантуя крепко спали, я сбегал к реке, бултых! – в воду, быстро одевался, хватал свой большой портфель с учебными материалами, прыгал в лодку-килёвку (мы брали её на прокат на всё лето, так было дешевле) и, наваливаясь на вёсла и жуя чеснок, гнал лодку к городскому берегу. Я успевал к утренней гимнастике со студентами, потом завтрак в китайской столовой института, и на занятия! И ведь я не клевал носом! Был в «полной форме»! И, самое удивительное, я совсем не чувствовал себя сонным или уставшим.
Думаю, что человеком, который больше всего радовался нашему «целолетнему пребыванию» на даче, был китаец-лавочник, который снабжал нас напитками и немудрёной закусью. Это была маленькая, убогая и грязноватая лавчёнка, но зато в нескольких шагах от нас. Эта дощатая хибарка стояла на довольно высоком обрыве, и попасть в неё можно было только по двум доскам, закреплённым у входа в лавку. Мы отдавали ему даром все пустые бутылки , и он за это нас очень ценил!
Несмотря на занятость, я находил время на чтение и увлекался книгами Арсеньева, которые меня просто захватывали. По моей инициативе, мы решили «переименовать» себя!, и Димка стал Писотька, а я – Савоська (это два гольда из рассказов Арсеньева). Зачем это было нужно, да и было ли вообще нужно, не имею понятия! Но даже много лет спустя, когда он жил в Сан-Франциско, а я в Варшаве, и мы изредка перезванивались, то слышал я в трубке: «Савоська, это ты?» – и отвечал: «Здорово, Писотька!».
Совершенно неожиданно Димка решил оставить занятия в ХПИ, толковой причины он так и не смог назвать. Думаю, что ему просто надоели вечерние занятия в институте, На этой почве произошёл между нами «горячий разговор с использованием скверных слов», а за этим последовал «разрыв дипломатических отношений»! Оба мы оказались упрямыми и в Харбине мы больше не встретились.
Прошло несколько лет и вдруг ко мне в Варшаву приходит письмо из Бразилии! Подпись под текстом – «Писотька». Оказывается, вся их семья выехала из Харбина в Бразилию. Затем они перебрались в США и поселились в Сан-Франциско.
Дима в Сан-Франциско у дома, в котором жил
В начале семидесятых годов, я тогда был представителем польской фирмы в СССР, в Москву прилетел Димка. Был такой же весёлый и жизнерадостный, как 20 с лишним лет назад в Харбине. Мы побывали в музеях, в Кремле и закончили обедом из традиционных русских блюд в ресторане «Русская изба» под Москвой, на берегу Москва-реки. Было много воспоминаний о городе нашего детства и юности, о друзьях и о том, как нам живётся сейчас. Димка пил и не пьянел! Значит у него ещё был порох в пороховницах! Я был за рулём и потому вообще не пил. Расстались мы поздно вечером, а утром он улетел в Ленинград.
Перед рестораном "Русская изба".
Слева направо: Катя Зданская, Женя Зданский, моя жена Дина, "Писотька" и "Савоська"
У Димы было много знакомых среди советских актёров, певцов – людей искусства. Обычно он их встречал в аэропорту, устраивал обеды, возил по городу. Дружил с семейством Райкиных, с Никулиным и с «царицей русского романса» Нани Брегвадзе. Он бывал в наиболее интересных странах Европы. Сам Дима отлично играл на рояле. Он уже давно похоронил родителей, а сам остался бобылём. Два года тому назад наша общая знакомая сообщила мне из Сан-Франциско, что Дима скончался. Ушёл из жизни ещё один весёлый человек. Он был на два года старше меня…
11. Константин Мэйханеджидис.
Дома его тоже называли Котиком!
Познакомились мы с ним и подружились за Сунгари. Его родители тоже на лето снимали дачу в Соловьёвской протоке. Они снимали всю маленькую квартирку в соседнем бараке сунгарийских пароходчиков, а её владельцы переселялись на лето к своим родным. Мэйханеджидисы – это была греческая семья, в которой сохранялся родной язык и обычаи. Их было пять человек. Отец, уже очень пожилой, совершенно седой человек, по-русски говорил с очень сильным акцентом. Он перенёс тяжёлое заболевание, с трудом ходил, и обычно сидел перед дачей в шезлонге с закрытыми глазами, под огромным пляжным зонтом. Перед ним, в каких-нибудь тридцати метрах, текла широкая Соловьёвская протока, а за ней, покрытый глубокой зеленью тянулся Крестовский остров. Тишина и покой! Говорил он с некоторым трудом, хриплым и тихим голосом. Его супруга (не помню её имени, но что-то типично греческое) ранним утром уезжала, вернее «отплывала» в город и возвращалась ранним вечером. Она была значительно моложе своего супруга, хотя на её голове видны были пряди белых волос, и на её плечах лежала вся работа по их хозяйству, а хозяйство это было немалое! На Китайской улице, главной улице Пристани, по её левой стороне, идя в сторону Сунгари, на углу Аптекарской, было хорошо известное всем харбинцам кафе-кондитерская «Эрмис». Это и было «хозяйство» этой греческой семьи. Помню, что одним из популярных изделий было там пирожное «Поцелуй негра». Это было крупное пирожное, круглое, верхняя его «крышечка» была чуть поменьше донышка, по окружности его бока были гофрированы, всё покрыто солидным слоем почти чёрного шоколада, а внутри наполнено нежным, ароматным, белоснежным кремом! Там всегда было много посетителей и покупателей. Были у них две дочери. Старшая, Роза, была высокого роста, спортивного вида, жгучая брюнетка с короткой стрижкой, чернобровая и черноглазая, крупный, с малой горбинкой, нос. Таких называли – «поджарая»! Было ей лет двадцать с малым хвостиком. Элена была младше сестры года на три. Это была очень красивая девушка с большими глазами, чуть вьющимися волосами. Была ниже Розы, но за ней молодёжь оглядывалась. Была молчаливой. Ну и надежда родителей, будущий продолжатель рода – маленький Костаки, мой ровесник. Когда выяснилось, что моя бабушка гречанка, все они стали относиться ко мне очень тепло.
Все ребята, и местные, и дачники, играли вместе, и никогда не было никаких распрей, ссор или драк между нами, а в отношении национальностей так это просто был «детский интернационал»! Играли мы оловянными солдатиками, делали удочки и вместе ловили рыбу, по очереди рассказывали интересные истории, часто выдуманные рассказчиком, ходили на бахчи воровать дыни.
Несколько лет подряд мы снимали на лето комнату у Котовых в Верхнем Затоне, и семья Костаки тоже там проводила лето, вот мы с ними и подружились.
Всё изменилось в 1945 году. Мы потеряли связь, и что было с этой семьёй – не имею понятия.
Я жил уже в нашем домике в маленьком Любоне возле города Познань, где надеюсь дожить до конца своего земного пути. И вот в 2010 году моя знакомая по гимназии ХСМЛ в Харбине, которая проживает в Сан-Франциско, сообщила мне, что там у них побывал Котик Мэйханеджидис! И она передала мне номер его телефона. Сказала, что живёт он в Греции, что он работал во внешнеторговой фирме и часто бывал в Москве, что он владеет четырьмя языками и что он уже на пенсии. Очень я жалел, что не довелось нам встретиться в Москве, ведь я там прожил в сумме восемнадцать лет! Но, есть у меня его телефон! Значит, найду старого Костаки! Однако, не тут-то было!! Звонил я, звонил в Грецию, но никто не отзывался по этому номеру. Позвонил я туда на телефонную станцию, а девушка только по-гречески понимает, а я по-гречески, кроме «калимэра» и «калиспэра», ни фига не знаю! Мой греческий друг, Никос Сардис, с которым мы вместе работали кочегарами в Висленском пароходстве и который вернулся в Грецию, уже умер, а больше я никого там не знал. Несколько раз звонил я туда на телефонную станцию, но безрезультатно. И решил я тогда, значит не судьба! И Костаки остался в моей памяти, как хорошее воспоминание из моего далёкого детства…