Леонид Александрович, его супруга – Мария (отчество не помню), для меня - тётя Маруся, и двое их сыновей: Лёля и Коля.

Леонид Александрович был в то время признанным  специалистом по строительству, эксплуатации и развитию железных дорог. Был высокий, статный, с густой шевелюрой почти чёрных волос, с небольшой бородой и с усами. Носил пенсне и говорил «густым» голосом. Я его видел всегда в тёмном костюме, при галстуке и в сияющей обуви. Он приезжал домой на обед и потом возвращался в Управление. Был очень требовательным к служащим Управления и к... членам своей семьи! Насколько помню, он имел научную степень и профессорское звание. За глаза его называли – «гигант труда», и говорили, что у него «ясный ум». Тётя Маруся училась в Смольном, но закончить  не успела, «великая-бескровная» помешала. Была она среднего роста, всегда спокойна, говорила негромким голосом, одевалась скромно, не делала завивки, а свои густые волосы разделяла «косым пробором». Она любила мою маму и всегда просила её почаще приходить к ним с Коташкой. Меня она любила и баловала. Я любил тётю Марусю и охотно приходил к ней в гости. Лёля, их старший сын, был высоким и очень красивым брюнетом, был похож на отца, и было ему тогда лет шестнадцать.  Он очень хорошо относился ко мне, разговаривал со мной о моих игрушках, рассказывал смешные истории, иногда давал мне посмотреть картинки в книгах. Был спокойный, часто улыбался, и улыбка у него была добрая. Коля был года на два младше своего брата. Был щуплый, быстроглазый шатен, любил спорить, особенно с братом! Меня он называл «Кот Иваныч» и частенько надо мной подшучивал. Был он похож на свою маму. Я больше любил Лёлю.

У них была большая и очень хорошо обставленная  квартира. Я очень хорошо себя там чувствовал и очень охотно посещал Уструговых. И вдруг произошло совершенно неожиданное - тётя Маруся сказала маме, что их семья решила уехать в Советскую Россию (так русские харбинцы называли тогда свою родину), при этом она просила оставить эту информацию при себе. Именно в это время на КВЖД происходили большие перемены, дорога была теперь китайско-советской собственностью, и работать на ней могли только подданные Китая и СССР. Было объявлено, что совграждане, занятые на Дороге, если пожелают, могут «вернуться на родину», а эмигранты – подлежат увольнению, разве что обратятся с просьбой принять их в совгражданство. Почему Леонид Александрович принял решение вернуться – мы так и не узнали...

Мы с мамой провожали их на харбинском вокзале. Тётя Маруся вытирала платочком глаза, а когда они с мамой обнялись, то не выдержала и стала всхлипывать, а рукой гладить меня по голове. Мальчики были молчаливы, и не выражали радости. Лёля меня поднял и поцеловал, а Коля крепко пожал мне руку и сказал: «Держись, Кот Иваныч». Леонид Александрович стоял, окружённый своими сотрудниками, которые поздравляли его с возвращением на родину...

Поезд отошёл от перрона, и мы с мамой направились домой. Мама молчала и была очень грустная. На мой вопрос ответила, что объяснит мне всё, когда буду постарше...

Только спустя несколько лет мы узнали о судьбе Уструговых. На границе эшелон встречали с духовым оркестром, а вскоре Леонид Александрович был расстрелян, а его семья отправлена в ссылку, куда – неизвестно...

Года два тому назад, по-моему, в газете «На сопках Маньчжурии» мне попалась краткая заметка, что в Коми-Пермяцком округе (назван город) скончался Леонид Леонидович Устругов. Я долго думал – и решил не бередить старых ран. Это всё уже кануло в Лету... Пусть так и останется...