Завадская Нина
- Подробности
- Опубликовано 04.05.2015 18:07
- Автор: Natasha Wilson
Так время шло, и жизнь продолжала идти у всех. Опять наступила весна, а за ней и лето. В середине апреля Нине исполнилось пятнадцать лет. Она по-прежнему была занята своим проектами, у меня были разные дела свои и виделись мы не часто. Как-то я зашла и сидела разговаривала с Ниной Викторовной, мамой Нины, когда вошла Нина. На ней было летнее платье, элегантное и очень строгое, вид подтянутый более, чем когда либо, и выражение лица без улыбки, но лукавое. В руках у неё был прекрасный кожаный портфель, и держала она его так, точно носила портфель годами. «Боже! — вырвалось у меня — Какой у тебя деловой вид! Куда ты идёшь??». Нина видимо осталась довольна моей реакцией, хотела её. Сказала: «Я иду на Собрание, читать доклад». Моему удивлению не было конца: «Опять доклад?? О ком? О чем»? Нина спокойно объяснила: «Я иду на собрание Инициативной группы Литературного Объединения. Буду читать доклад о программе прошлого года, и о планах на следующий год». Так... После небольшого раздумья, я спросила: «Ты волнуешься»? И тоже после небольшой паузы Нина сказала: «Нет. Я знаю, что я хочу сказать», — и с гордостью потрогала свой новый портфель.
Я хорошо запомнила эту встречу, одну из последних, что я видела Нину, до её болезни... В этот раз, казалось, что это ей и самой забавно, она хотела выглядеть не очень молодым, вполне ответственным взрослым человеком. Удалось? Наверное. Портфель помогал...
13 июня 1943 г. на дне рождения Юры Шультейс.
Слева направо: Нина, Саша фон Депп, Наташа Раменская, Нита Мейлинг, я,
за мной Витя - приятель хозяина, Олег Литков - чемпион-конькобежец, подруга Н. Раменской,
Лена фон Бреверн (Мутя), Юра Шультейс, домработник Шультейсов
Тогда же. Нина в центре
Летом Завадские, как многие их знакомые, снимали дачу за Сунгари. Как-то, когда я после работы тоже поехала, чтобы побыть у воды и посидеть на пляже, зашла ненадолго и к ним. Нина была мне рада. Мы посидели на воздухе, поделились новостями. Вдруг она захотела мне что-то сказать и показать и повела в сарайчик-кабину, в свою дачную комнатку. Там, на койке-кровати было очень аккуратно разложено простенькое летнее платье. «Видишь? — сказала Нина — в этом платье я буду сегодня ночью спать!». Оказывается, за Сунгари по ночам бывали тревоги, воздушные, или на случай пожара, когда люди должны были сбегаться на площадь на звук чего-то, сирены, или колокола. Так вот такая тревога была в прошлую ночь, и должна была повториться снова в сегодняшнюю. Что Нину забавляло безгранично, это то, что надзиратель-организатор утром ходил с дачи на дачу и жаловался, как Нина повторила, так: «О стыд!! О горе! Никто из русских не ПРИБЁГ!!». Потому эту тревогу он намеревался повторить, и на неё Нина, «О стыд! О горе! Вот в этом платье!», собирается ночью бежать на площадь. «Одна? Ночью? Не боишься»? «Да нет, будет много народу». Ничего она не боялась, и всё намеченное доводила до конца. Очень дисциплинированная была.
Засунгарийские ночные истории были забавными. Нина вообще улыбалась легко, и смешным ей многое казалось, но я не помню, чтоб она смеялась громко и открыто. Точно смешок застревал у неё где-то в горле, и там журчал, побулькивал. Вот так было и сейчас, так как вспоминать без смеха о протестах надзирателя она не могла...
Мне пора было домой. «Я тебя перевезу», — сказала Нина. Перевезла меня на лодке через широкую протоку, мы попрощались, и назад она поехала одна. Всегда, сказала, так делает. Перевозит и гребёт назад... Думаю, что это был самый последний раз, что я видела Нину на ногах, здоровой, и снова запомнила её совершенно ясно. Она выглядела чудесно, была крепенькая, веселая, одетая в пляжное платье с очень короткой широкой юбкой, как для катанья на коньках, и в модных тогда сандальях на деревянной подошве, которые делали её выше. Волосы паж, каждый волос на месте, как всегда.
Лето кончилось. Наступила осень. Всё шло хорошо. Нина была занята – писала, выступала. В соборе намечалась богатая свадьба и её впервые пригласили быть шаферицей. Она была довольна. Нарисовала себе, и ей сшили, красивое, розовое платье. Судя по фотографиям на свадьбе снятых, выглядела она в нём красивой, и счастливой. Позже, этими фотографиями все постоянно любовались. Вероятно, они были одними из самых ее последних.
Я тогда не видела Нину некоторое время, но мир был мал. Телефоны тогда, конечно, кое-где были, но не помню, чтобы мы ими пользовались. Как-то иначе узнавали друг о друге, если интересовались. И вот как-то, на улице, вскоре после свадьбы, кто-то из знакомых меня спросил, знаю ли я, что Нина Завадская больна, заболела брюшным тифом. Дня три назад. Новость была плохая; тиф болезнь опасная. Но тифом, раньше, во время эпидемии болели многие, включая меня. Нас выхаживали. Мама меня выходила. Волосы, правда, под машинку срезали, и вот это нас, девочек, огорчало. Я поспешила к Завадским. Действительно, Нина лежала с жаром, на большой кровати в спальне своих родителей, казалось дремала. Больна, но Бог даст поправится. Скоро... Даже волос ей не трогали...
Я стала заходить каждый день. Температура у Нины стала спадать, она начала поправляться. У всех немного засветились глаза, стала появляться улыбка, слабая правда. Нина по-прежнему лежала, но уже повыше, на подушках, и даже могла немного разговаривать, общаться чуть-чуть. Вдруг что-то круто изменилось и пошло на ухудшение, причём быстрое и неожиданное. Снова жар, снова слабость. Нина начала терять сознание. Поехали в собор, попросили, чтоб привезли икону, чудодейственную. Но у Нины была своя судьба, жизнь ей была отведена короткая. Что-то неземное в ней и раньше как-то было. Чувствовалось... Она лежала в бреду, или без памяти, день, или два. Потом вздохнула очень глубоко, жадно даже, и затем медленно, спокойно утихла. Это было днём, в четверг, 18 ноября, 1943 года. Нине было всё еще только пятнадцать лет.
Её белый гроб стоял в гостиной, где, казалось, еще недавно играли в шарады, и присутствие Нины чувствовалось, точно она где-то близко. Присутствует. Наблюдает. Это было, конечно не так, но случившемуся было трудно поверить.
Было трудно тогда, да и сейчас трудно. Мне, например. Для родителей Нины, удар, шок, был неописуемым, но их жизнь продолжалась. Вскоре они занялись книгой, которую решено были издать. Искали в Нининых бумагах, разбирали и черновики, датировали, как могли точнее: месяц, год. Друзья Нины их не оставляли, заходили. Особенно по четвергам приходили обычно, собирались даже. Получилось, что некоторые друзья Нины узнали друг друга лучше, и даже разъехавшись по свету, поддерживали связь, и вспоминали Нину. Даже стихи её многие наизусть продолжали помнить, читали друг другу по телефонам дальнего расстояния.