Жена пана Михала. Тихая, спокойная и молчаливая женщина, чуть младше супруга. Всегда была «при работе», вела хозяйство семьи. С ними жила и её сестра (почти одногодка), она активно помогала сестре по хозяйству,  ходила на рынок, помогала на кухне. Их имён – не могу вспомнить. Была там и внучка пана Михала – Иренка. Была она лет на 6 младше меня. Было у них и двое взрослых сыновей. Старший – отец Иренки трагически погиб в Индии (это была какая-то семейная драма, о которой никогда не говорили, о матери Иренки – ничего не знаю). Младший сын, окончив польскую гимназию в Харбине, чтобы выполнить свой  «долг перед отечеством» и отбыть воинскую повинность, служил в польской армии в уланском кавалерийском полку. Часто писал родителям. Участвовал в войне с гитлеровской Германией, принимал участие в боях и в конном строю, а позже – как «спешенная конница». Ему удалось пробраться на запад и до конца войны он воевал в польских воинских частях на западе, в том числе на боевых кораблях. После войны – вернулся в Польшу и плавал на польском пассажирском флагмане - «Баторы». Пан Михал мечтал, что, наконец, они встретятся с сыном, которого он очень любил. Но – получилось иначе! Когда сын находился в рейсе, в Лондоне, то получил (конечно – нелегально!) предупреждение из Польши – не появляться! Это касалось нескольких человек команды, и все они – остались в Лондоне. Путь на родину был для них закрыт! Те, кто воевал с немцами на западном фронте, подвергались преследованиям на родной земле, чаще всего это кончалось пулей в затылок. Думаю, что это была фатальная ошибка советских властей! – ведь руководители и инструкторы в этих страшных органах – были советские офицеры, только в польских мундирах! Ничего лучшего нельзя было придумать, чтобы показать всю ложь пропаганды о «вечной польско-советской дружбе и нерушимом братстве наших народов»!! Надо учесть, что в те годы ещё жива была память о 1939 годе, когда Красная Армия ударила в тыл польских войск, которые вели тяжёлые бои с превосходящими силами фашистов! И это была «мудрая внешняя политика» гениального вождя?? Я уж не говорю о массовой вывозке польского населения (на сборы – час времени!) в район Котласа и Воркуты, в Северный Казахстан и в Сибирь! А сколько из них вернулось? Кому это было нужно?? Насколько помню, пан Михал так и не дождался встречи с сыном.

Квартиранты. Это была семья японского дипломата. Сам он – то ли был задержан, то ли находился в Японии, скорее – это первое. Его жена – русская (много курила), лет сорок, было видно, что она в постоянной тревоге. Старший сын – Володя, лет 20-ти, говорил прекрасно по-русски, по-английски, прилично по-китайски и, конечно, по-японски. Очень симпатичный человек, весёлый и остроумный, Неженатый, в очках. После 1945 года мы с ним работали у пана Михала и занимались ремонтом сантехники. Мои друзья называли меня в те времена «клозетным бароном», так как можно было часто меня встретить с большущим насосом на плече!, который мы использовали для продувки канализационных труб! Финансово и Володиной семье и моей – было весьма трудно. Пан Михал старался нам помочь. У Володи были две сестры – очень красивые девушки, лет 18-ти и 16-ти. Они не выходили на улицу, боялись – так как похожи были на японок, а времена тогда были! – всякое случалось. Был и младший брат, лет 16-ти, он постоянно сидел за учебниками и учил иностранные языки. Их фамилия – Кобаяси. Однако, в это трудное для нас время – случались и весёлые ситуации. Помню – настоятельница монастыря сестёр урсулинок, которые вели конвент (среднее учебное заведение, закрытого типа) для девочек, обратилась к пану Михалу с просьбой починить протекавший огромный котёл для подогрева воды для хозяйственных нужд. Пришла наша троица в Конвент. Оказалось, что котёл этот помещается за кухонной стеной, а его подогрев идёт от ежедневно горящей большой кухонной плиты. Надо было выбить в стене кухни дыру (лучше, конечно, небольшую - работы меньше и экономия времени), проскользнуть в неё, найти место утечки воды и заклепать его с помощью бородка и молотка. Две монашки, работавшие у плиты, - вышли из кухни «чтобы не мешать». Вот и готова узкая дыра в стене. Пан Михал посмотрел на нас и сказал мне – ну, Костэк, ты у нас самый  худой – тебе лезть! Я разделся до трусов, надел шапочку с фонариком на лбу и ... полез в чёрную дыру. Жарища была там страшная и всё – в жирной чёрной саже, толстым слоем налипшей на стенах и весьма горячем котле. Разыскал я малюсенькое отверстие, из которого капала вода, а для этого пришлось пошарить по котлу, заклепал его – и вылезаю «из стены». Пан Михал и Володя – покатились от смеха! Весь я был совершенно чёрный, только глаза и светящийся фонарик на лбу – были иного цвета. Вдруг открылись двери, и в кухню вошли те две монашки. Вошли и ...обомлели! Раздался тонкий громкий визг – и с криками «дьявол, дьявол!!» они пулей вылетели в коридор. С превеликим трудом отмылся я от сажи! Вот ведь! – на всю жизнь запомнил.

Судьбы. Семья Свидерских репатриировалась в Польшу. Поселились они в чудесном приморском городе-курорте – Сопот, между Гдыней и Гданьском. Там было несколько семей из Харбина. Пан Михал продолжал свою трудовую деятельность, работы было много, а качество его работы очень ценили. Жена с сестрой занимались домом, а Иренка училась в школе, совсем – как в Харбине, но когда я их навестил после своего приезда на «землю отцов», и мы, за чашкой чая, разговаривали о прошлом и настоящем, то жена пана Михала, с тихой грустью в голосе сказала – а таких людей, как в нашем Харбине – тут нет... Пан Михал очень переживал, что не может обнять любимого сына!

Сейчас уже их нет. Первым ушёл пан Михал, потом – одна за другой – обе сестры. Знаю, что Иренка вышла замуж, но я потерял с нею связь.

Семья Кобаяси смогла вернуться в Японию. Володя работал в Министерстве иностранных дел, несколько лет он был атташе по культурным вопросам при Посольстве Японии в Варшаве. Его нет уже в живых... К моему великому сожалению, узнал я обо всём этом уже – после смерти Володи.

Второй этаж – и с фасада и со двора. В этих квартирах жили японские семьи. С их детьми мы вместе играли. В 1945 – все  они бежали и о судьбе этих семей ничего не знаю. Учитывая, что суровой зимой 1945-1946 гг., по утрам часто можно было видеть китайские арбы с наваленными на них голыми телами замёрзших японцев, в основном женщин и детей (дома, в которых они жили, - не отапливались, а зимой в Харбине бывало под минус 40), можно предположить, что многие жильцы дома Лачинова – японцы, погибли...

Чердачная комната. Там жила польская семья. Муж – пан Качор (имени не помню) и его жена, тоже не помню имени. У него была чахотка и он медленно угасал. Он уже не выходил на прогулки в сад. Врачи не смогли ему помочь, и он умер. Жена его уехала. Комната пустовала.

Вот – это всё, что я помню о доме Лачинова, в котором мы жили дольше всего. Конечно, я многое забыл – ведь с той поры прошло 67 долгих лет...