На нашем новом месте, моя жизнь пошла сначала без особых изменений. Во время учебного года я продолжала ходить в школу Чесноковой и со временем закончила её старший, третий класс. На этом обычно программа там и кончалась, но Клавдия Павловна решила  открыть на этот раз и первый класс начальной школы. Таким образом, я оставалась у неё еще один год. К тому времени мы с Ажихейской перехали. Сначала недолго жили на Почтовой, напротив Женского Монастыря, а потом на Гиринской, в доме Лю, но не в главном, а в меньшем, в том, что был сзади. Приятная была квартира.

Я у фонтана возле дома Лю

Переезжали мы несколько раз и после, иногда по своему выбору, а иногда по необходимости. Если дом, - как дом Лю, - продавали, или конфисковывали, давалось обычно три дня на выезд. Выезжай куда хочешь! И побыстрее!

Адрес переменила и школа Чесноковой, тоже на Гиринскую переехала. Помещение стало много меньше и скромнее прежнего. Учеников  тоже было меньше. В нашем наново созданном первом классе было всего трое: Ага Хуан, дочь врача, ставшая в будущем пианисткой; Нина Стрелкова, с которой я была дружна, но что с ней стало потом, не знаю ничего, ну и я.

Нина Стрелкова, Ага Хуан, я сижу. 1934 г.

Вела наш класс полностью сама Клавдия Павловна, что было, конечно, чудесно. Папа, уже пятый год, оставался председателем Родительского комитета, чему она была очень рада. Очень любила папу. Думаю теперь, что очень его присутствие и мнение ей помогало. В будущем они оставались друзьями, и мои родители с ней иногда виделись. У меня же, к школе, и к Клавдии Павловне лично, осталась глубокое уважение, теплота и благодарность.

Клавдия Павловна Чеснокова
среди детских рукоделий

Друзей оттуда как-то не осталось. Домами мы раньше не встречались, кончили - рассеялись по разным школам, или странам. Связь была потеряна. Знакомые по школе имена то тут, то там встречаются в связи с какими-нибудь достижениями и успешной жизнью, но контакта ни с кем из них нет.

На этом я могла бы закончить свою статью о Нас, Канабеевых, так как период, о котором я хотела рассказать, пришел к концу, и детство моё тоже кончилось: мне было уже лет десять, к одиннадцати шло, наверное. Все же, о том, что было дальше, я расскажу, и тогда закончу.

После школы Чесноковой, родители меня отдали не в русскую, а в новую и очень обещающую английскую школу, которая тогда была в Украинском доме, на Новоторговой улице. Мы проводили там целый день, до четырех дня, получали вкусный горячий завтрак. Преподаватели были опытные, англичане обычно. Учеников записалось достаточно. Классы были не маленькие. Нас называли по фамилии, и для соучеников я быстро стала "Канабеша". Мы должны были говорить только по-английски, пели песни английские, а иногда, для нас сочиненные, песенки на известные английские мотивы. Ставили пьесы, представления, гимнастика была. Вот тут учитель был русский: мистер Яковец, спортсмен известный. Он по утрам нас выстраивал для молитвы, которую читал директор, потом командовал  "РАЙТ" или "ЛЕФТ ТЕРН!  ФОРВАРД МАРЧ!!!". Мы поворачивались куда надо, и парами шли в свой класс. Много было всего полезного, занимательного, и интересного. Хорошо было. Именно в этой школе у меня появились первые близкие друзья, с которыми связь, с неизбежными перерывами, конечно, поддерживалась всю жизнь.

 Наш класс в английской школе, в Украинском доме, на Новоторговой.
Преподаватель - мистер Федоров, Владимир Мисевич, Лиза Огай, я,
Миша Пугач, Римма Омельчук

 В гостях у Бори Мамацева.
Стоят Шура Кармилов, я, Володя Стариков.
Сидят Олег Брасов (Сидорчук), Валентин Топорков.
Других не знаю

Или они меня находили, или я их, и мы встречались радостно в самых разных концах света. Помню, на много лет позже, я приехала в гости в прекрасный дом около Чикаго. Пошли воспоминания, а там глядишь и телефонные звонки. - в Вашингтон, в Сан Франциско. " Канабеша приехала!!! Пирог сделала. С капустой!!!! Потом узнала, что Новый Год они праздновали скромно, дома. "Твой оставшийся капустный пирог ели. Разморозили!" Ну не трогательно ли?

Но хорошее наше в школе время долго не длилось. События политические бесследно не проходили, а год был, вероятно, 1935 уже. Власть японцев росла. В один прекрасный день в нашей школе учителей - англичан как ветром сдуло. Уехали? Не знаю. Надеюсь, что не хуже. Их заменили, кем могли, - русскими, корейцами, лишь бы по-английски умели говорить. Некоторые предметы просто убрали, сократили. Учеников тоже стало сразу почему-то поменьше. Преподавание ухудшилось, но представления наши и пение оставались, только петь мы стали песенки японские обычно. На одном из спектаклей мы, три девочки, в кимоно и в черных париках, танцевали и по-английски пели, что мы "весёлые японочки, из-за моря приехали", и так далее. До сих пор все слова помню, и, как веером обмахивались и приплясывали, помню. Не знаю, кто слова сочинил. Соседка по дому, симпатичная японка, предложила для этого выступления занять её настоящее кимоно и красивое оби. Очень нарядно у меня получилось...

Папа и я на Сунгари. 1936(?) г.

Преподавание тем временем делалось все хуже и родители мои, и еще некоторые, решили перевести своих детей в другую английскую школу, где, считалось, стандарты оставались. Эта школа была на Пристани, адреса не помню, но недалеко и от мечети, и от синагоги, где-то на Артиллерийской, около Конной. Ездила я туда на автобусе, провожать меня уж давно не надо было. Там действительно оказалось намного лучше. Преподаватели говорили иногда с акцентом, но знали свое дело, и некоторые были опытными и очень одарёнными педагогами. Был, помню, математик, мистер Васякин. Для географии и разных естественных наук был мистер Фёдоров, с американским, думаю, образованием. Для истории, литературы, и особенно для Шекспира, был мистер Хан, кореец. Мадам Люси преподавала французский, а для русского, вернее для русской литературы, был мистер Артамонов. Японский тоже надо было учить, и песни подходящие знать. На официальных актах на стены вешали большие портреты, - императора Японии с одной стороны, а Императора Манчжудиго - с другой. Обычно, нас выстраивали и по команде, которую кто-то по-японски выкрикивал, мы в пояс кланялись портрету сначала Императора Японии, а потом нашего, маньчжурского. Стояли, согнувшись, до следующего окрика...

В школах того периода конец учебного года был перенесён с весны на конец года, на декабрь. Таким образом, в моём классе мы стали выпускниками на несколько месяцев раньше. Нам дали какие то бумаги и удостоверения, а вскоре вся школа прекратила своё существование. Её закрыли. Должна сказать, что несмотря на многие трудности и неуверенности того времени, учили нас хорошо. С годами, и где-то, высшее образование получили, насколько я знаю, все. Этим мы во многом обязаны нашим учителям. Что до близких друзей, в этой школе тоже их появилось несколько. Связь поддерживаем до сего дня...

После выпуска и окончания школы моя жизнь пошла быстро и активно. Жили мы тогда уже на Садовой, угол Мукденской, в доме Чжу. 

Дом Чжу, Садовая улица, угол Мукденской. 
Здесь мы жили с 1938 по 1942 год

Рядом на углу была китайская лавка.
При ней был большой китайский самовар. Летом в жару люди
покупали кипяток, чтобы пить и готовить. Мы, помню,покупали
его и чтобы мыться, наливали в тазы и ванны, дабы дома не греть

Квартира была хорошая, на втором этаже. Мы её любили. Но году в 1942-ом дом не то продали, не то конфисковали. Пришлось срочно переезжать, и мы оказались в доме Лачинова, на Большом Проспекте, недалеко от Ляоянской. Там было неплохо, хотя - полуподвал, и отовсюду дальше, чем прежде.

Я в саду дома Лачинова

Пешком тогда ходили всюду. Я ходила на разные курсы в ХСМЛ, училась каким-то конторским наукам, брала частные уроки, учила языки, - немецкий тогда стал важен. В связи с политическим положением и осью между Японией и Германией, даже фильмы стали показывать только немецкие. Вскоре я поступила на скромную работу в качестве конторщицы отдела бухгалтерии в Главной конторе Мулинских копей, на Пристани. Мы, служащие, даже издалека, ходили туда пешком, - было вернее. На общественный транспорт нельзя было больше рассчитывать. Работа кончалась в 3 дня, После неё, мы все дома обедали, а потом каждый делал своё. Я шла на курсы какие-нибудь, иногда на каток, или с друзьями куда-нибудь, Друзья были разные и часто интересные. В конторе была у меня хорошая приятельница, старше меня немного, Вера Витольдовна Соболевская, очень симпатичная. Её я позже нашла в Москве и мы переписывались.

Вера Соболевская и я на Пристани

Были студенты, молодёжь, которых мои родители знали и с которыми отпускали и на концерты, и на вечера, или за Сунгари. Были друзья меня постарше, иногда писатели, журналисты, поэты. Посвящали мне стихи. Знала немного писательницу Юрку, Елену Васильеву, автора детских стихов и рассказов. Знала неплохо юмориста Поперек-Маманди, и очень хорошо Олега Брасова (Сидорчука). Нашла его позже, тоже переписывались. Он умер в Омске. Знала и очень любила Нину Завадскую, поэтессу и во всех отношениях необычайного человека, но Нина умерла, шестнадцати лет ей не было. Жизнь шла понемногу, и я иногда подумывала, а что же дальше?

Но дальше - наступил 1945 год. В июле я вышла замуж за В. Лопато (Владимира Ильича; Володю), одного из владельцев табачной фабрики Лопато. В 1947году, в феврале родился мой единственный сын Миша, Михаил (он умер во Франции в январе 2000 года).

Я с сыном Мишей

В августе 1945 г. Вторая Мировая война закончилась. Советские войска вошли в Харбин, оставались там 10 месяцев. И арестовывали, - вывезли в лагеря тысячи русских.

Мой папа, в числе очень многих был арестован, вывезен, приговорен к 10 годам, и, насколько я знаю, уже летом в 1948 года его в живых не было. Бедный мой папа.

Фабрика Лопато постепенно переходила в китайские руки, и вскоре была полностью конфискована. Сами мы получили право на выезд из Харбина весной 1950 года, и сразу выехали в Тяньзинь, а оттуда в Европу, сначала во Францию.

Мама поехала с нами.

На этом кончаются мои воспоминания о жизни моих родителей и моей в Харбине. То, что было потом, это уже совсем другая история. 

Дата съемки: 10.10.2014 13:36

Natasha Wilson